— Итак, прежде всего я должен сообщить вам, месье де Пейрак, ужасную новость. Наш брат во Христе, преподобный отец д'Оржеваль, иезуит, принял мученическую кончину у ирокезов.

Все присутствовавшие стали шепотом повторять и переводить друг другу эти слова, причем те, кто ничего не понял, дрожали больше других.

— Да, умер, — нервно повторил он. — Я видел, как он испустил дух после долгой пытки, бессильными свидетелями которой нам суждено было стать вместе с этим молодым человеком; страдание для нас еще более невыносимое, чем если бы мы разделили его муки.

И он начал смаковать мельчайшие подробности истязаний, которым подвергли отца д'Оржеваля его палачи, обеспокоенные тем, чтобы он не умер слишком рано: раскаленное на огне шило, прокалывавшее обнаженные мышцы, крещение горячим песком скальпированного черепа, пылающие угли, вложенные в глазницу после того, как из нее вырвали глаз…

— У католической, апостольской и римской церкви появился новый мученик. Еще один святой, чтобы обеспечить ее победу и своими реликвиями совершать чудеса, свидетельствующие о милосердии Бога к его верным служителям. Мне удалось сохранить кое-что из его останков…

Когда он сделал движение, чтобы открыть кожаный мешочек, висевший у него на шее, все отпрянули.

Раздался глухой стук: на середину расширившегося круга к ногам иезуита рухнуло тело потерявшего сознание молодого канадца.

Догадавшись, что все конфликты между населявшими Америку народами готовы разразиться в ее прихожей, потерявшая самообладание миссис Кранмер послала за своей матерью леди Векстер, женщиной крепкой и энергичной, на которую шум упавшего тела не произвел никакого впечатления, так как она была почти глухой.

Она не заставила себя долго ждать и, появившись го вздрагивавшими при ходьбе кружевами и лентами на своем чепце, улыбнулась, счастливая видеть столь многолюдное собрание.

Тем временем служанки перенесли молодого Эммануэлч на кухню и лили на него воду ведрами.

Преподобный отец де Марвиль хладнокровно отнесся к слабости молодого канадца. Требовалось нечто большее, чтобы взволновать его и заставить отказаться от представившейся возможности заклеймить в давно уже обдуманной проповеди врагов Бога и церкви, собравшихся наконец перед ним.

— Можете радоваться, вы, еретики и богоотступники, заполнившие собою девственную землю, которую вы засеяли семенами заблуждения и лжи. Он умер, тот, кто неустанно разоблачал ваше гибельное учение, опираясь на прочные основания истинного божественного знания. Он умер, тот, кто, взяв под защиту бедные, дикие народы этой страны, за уничтожение которых вы принялись, вдохновил их на отстаивание украденных вами земель.

Старый Сэмюэль Векстер сделал шаг вперед и властным жестом прервал, как отрезал, нить мыслей проповедника. Массивный в своем широком плаще, с белой вздрагивающей от гнева бородой, он решил, что настало время вступить в борьбу.

С сильным, однако терпимым английским акцентом, более высоким тоном, которым не боялся говорить, в отличие от противника, чеканя слова, он начал весьма решительно, хотя и с уважительной сдержанностью.

— Я достаточно хорошо знаю ваш язык и понимаю, что вы в моем доме выдвигаете против нас, англичан, оказавших вам гостеприимство и не причинивших никакого вреда, клеветнические обвинения, которые я считаю своим долгом опровергнуть. Незнание мотивов, которые вынудили нас поселиться на Американском континенте, быть может, вводит вас в заблуждение. Мы прибыли на эту девственную землю не с какой-то бесчеловечной и меркантильной целью, а чтобы мирно молиться Богу. Знайте, когда я мальчишкой высадился на этих берегах, никаких разногласий не возникало между нами и коренными жителями этих мест, показавшимися нам по натуре своей мягкими и добросердечными.

Отнюдь не желая каким-то образом притеснить их, мы завязали узы самой искренней и добрососедской дружбы с индейцем Скуанто, который научил нас выращивать маис, а затем поселился с нами, чтобы жить под защитой нашего оружия, помогавшего ему к тому же добывать дичь, столь необходимую его племени. Эта дружба была скреплена роскошным праздничным столом с жареными дикими индейками и тыквами, и мы сохранили обычай регулярно отмечать его годовщину как день, благословленный Всевышним.

— А племя пексуазаков, которых вы называете пекотами и которых истребили в один день, распродав оставшихся в живых на рынке в Бостоне? А бунт наррагансетов, недавно потопленный в крови?

— Эти индейцы без всякого повода с нашей стороны уничтожили многих арендаторов, угрожая самому существованию английских поселений…

— Без всякого повода с вашей стороны? — усмехнулся иезуит. — Разве можно говорить так о народе, который вы только что назвали мягким и добросердечным?

— Это вы, французы, и вавилонские священники натравили их на нас, — не выдержал старик, — потому что мы англичане и преемники Реформации. С самого начала вы неустанно подстрекали их к нападению, продавая им оружие и водку, обещая спасение крещеным при условии, что они всех нас перережут и сбросят в море. А если уж говорить об одном из виновников возобновления конфликта с индейцами, о чьей кончине вы нам только что сообщили, осмелившемся возглавить войну краснокожих против наших поселений, то я публично заявляю, что он проявил себя как гнусный преступник, ибо совершаемые им действия выходят за пределы компетенции и задач Левита.

— Здесь я с вами согласен, — произнес иезуит тоном, свидетельствующим, что он готов идти на уступки, — однако категорически отрицаю, что отец д'Оржеваль когда-либо участвовал в набегах ваших мятежных индейцев или направлял дикарей на штурм ваших поселений, как вы это ему приписываете.

— Ах, вы отрицаете! — воскликнул Сэмюэль Векстер, побагровев от гнева. Между тем мы располагаем неоспоримыми доказательствами его подстрекательской деятельности.

— Хотелось бы знать, какими?

— Ну, хотя бы… показаниями беженцев!

— Фу! Эти кретины, впадающие в панику, стоит им увидеть перо дикаря. Что может быть проще для вас, их пасторов, чем внушить им, что они заметили также фигуру иезуита, солдата Рима, того Рима, от которого вы добровольно отреклись и который хотите низложить любыми средствами ради распространения по всему миру вашего мерзкого учения.

— Мы имеем другие неопровержимые доказательства, — произнес старик, дрожа от негодования, — донесения, перехваченные у шпионов, которых д'Оржеваль неосмотрительно посылал через наши территории не только для того, чтобы ускорить продвижение своих вредоносных инструкций в Европу, когда река Святого Лаврентия стягивается льдами и перекрывает этот путь новым французам, но и для того, чтобы выслеживать и отмечать все, что могло бы помочь вашим вооруженным отрядам безнаказанно напасть на нас и без особого труда разгромить. Сюда входит: состояние нашей обороны, количество людей, способных владеть оружием, племена, которых можно подкупить подарками, вплоть до вербовки в нашей среде предателей — ведь и в господнем стаде всегда отыщется какая-нибудь паршивая овца.